Представляем Михаила Рахлина, младшего сына одного из основоположников Ленинградской школы дзюдо.Михаил Анатольевич, видимо, с самого рождения был рядом с отцом на ковре и теперь продолжает его дело в качестве «коврового тренера» и руководителя Клуба дзюдо «Турбостроитель», а также незаурядного организатора масштабных спортивных форумов, что мы увидели собственными глазами. Но все-таки его главная ипостась – быть сыном своего отца. Это немереная нагрузка, немереная… Михаил решился говорить откровенно и ответить на один, но, безусловно, важнейший для каждого мужчины вопрос: «Насколько изменился мир после ухода отца?..»
***
С того момента, как не стало отца, жизнь кардинально переменилась. Отец ведь принадлежал не только мне, семье, его родным по крови – он принадлежал огромному количеству разных людей, причем в неменьшей степени, чем самым близким. Такова участь многих больших тренеров и педагогов, но здесь особый случай, поскольку отец являлся наставником ряда весьма известных людей и фактически сам был публичным человеком.
Нам стало трудно. Помимо тяжелой утраты и чрезвычайного эмоционального удара вдруг накатил мощный поток информации, замкнулось огромное количество человеческих отношений. И надо было устоять, держать себя в руках, не закрываться от людей, мол, не трогайте, это только наше, семейное. Отец ведь действительно был дорог очень многим.
Прощание с таким человеком – серьезное событие, сложная церемония, масса людей, организационных проблем, много-много всего. Надо всё контролировать, быть адекватным, точным в решениях и действиях, не позволять себе ни одной живой эмоции – иначе можно не удержаться, выплеснуться через край.
Несколько дней после прощания я был весь в себе. Внешняя жизнь казалась какой-то параллельной реальностью, с которой надо выстраивать уже новые отношения. Через день я уехал на тренировочные сборы к своим ребятам, что стало для меня спасением: надо было двигаться, работать, делать свое дело.
***
Незадолго до ухода у нас с отцом состоялся разговор. Видимо, он всё уже ясно понимал. А может, просто захотел поговорить со мною, что случалось, прямо скажу, нечасто в нашей жизни. Он сказал: «Миша, всё, что разные люди не могли высказать мне в глаза и как не смогли поступить со мной, – скажут тебе и поступят с тобой…»
Отец был прямым человеком, никогда никакой выгоды не искал, а делал только то, что считал правильным и справедливым в каждом конкретном случае, невзирая на лица, что, как правило, не приносило ему ни положительных эмоций, ни друзей, ни лавров.
Что ушло вместе с ним? Точка опоры. Вот ты попадаешь в сложную, тупиковую ситуацию. Тебе кажется, будто всё рушится, земля уходит из-под ног, внутри тяжело, неразрешимо… Подойдешь к отцу, присядешь с ним рядом на минуту – где-то на работе или дома, что-то спросишь, он откликнется…
И больше не нужны никакие лишние слова, подробности: ты вдруг сам понимаешь, какая это была ерунда, мелочь, пустое. Он когда-то пережил подобное, прочувствовал, прошел. И от него всё будто передается тебе – тут и сам видишь, понимаешь, что все твои межгалактические проблемы вполне разрешимы. Ну успокойся, потерпи, и всё образуется.
Мы с отцом никогда не были особенно откровенными. Между нами была дистанция, никакого панибратства, амикошонства. За всю взрослую жизнь было всего две-три ситуации, когда мы с ним говорили предельно откровенно. Однажды в очень сложной для меня ситуации я спросил его в лоб: «А как бы ты поступил?» И его ответ запомнил на всю оставшуюся жизнь: «Миша, не знаю, как бы я поступил на твоем месте, но точно знаю, как бы не поступил. В жизни каждого бывают судьбоносные моменты, когда надо делать выбор. Я бы никогда не предал, не подвел, а ты решай сам, в данном случае помочь тебе не могу…» Мне было достаточно этих слов.
Еще один важный разговор с отцом состоялся в больнице, когда ему сделали операцию на сердце. Тогда он сказал то, чего я не мог от него ожидать в принципе: «Миша, прошу тебя подумать о себе. Надо хоть немного отдыхать. Нельзя всю жизнь только работать…» Это говорил человек, который сам о себе никогда не думал и по большому счету ничего не видел в жизни, кроме своих учеников и ковра…
Но, повторяю, таких откровений было немного. Да, вот еще одна история, когда мы стояли с ним во дворе перед только что построенным новым зданием нашего клуба. Отец был очень взволнован, видимо, испытывал такой редкий для него эмоциональный прилив, и вдруг он говорит: «Миша, ладно, скажи, что ты хочешь, я постараюсь что-то сделать для тебя, я попрошу…»
Я был очень тронут: «Папа, на то, что мне сейчас нужно, ты уже не сможешь сильно повлиять, теперь это всё зависит только от меня…» А мне нужно, чтобы новые залы заполнили как можно больше мальчишек и девчонок, чтобы всё задвигалось, заработало. Тогда и я буду нужен.
***
Сегодня резко возросла наша с братом ответственность за всё сделанное вместе с отцом. Еще за то, что он хотел сделать, о чем мечтал, а мы уже сами довели до ума: школу, клуб, еще что-то… Думаю, он был удовлетворен, что мы с Женей пошли по его дороге, правда, никогда не говорил об этом вслух и никогда не хвалил нас. Но я точно знаю, некоторым близким друзьям отец признавался в моменты откровений, что благодарен судьбе за такой подарок. Возможно, выбор сыновей согревал, успокаивал его душу перед уходом.
Хотелось бы, чтобы сейчас, когда прошло уже три года, отец посмотрел бы на нас со стороны, узнал про наши рабочие планы на будущее и убедился, что сыновья не свернули с его пути. Более того, в нашем роду буквально все, включая детей, неравнодушны к общему делу. Отец ушел физически, но все равно с нами, и всё больше и больше. Но я не то чтобы перед ним отчитываюсь, а просто чувствую, что он как будто рядом…
Я изначально был готов к тому, что мне придется делать и за что отвечать, поскольку всегда аналитически оценивал жизнь разных людей, судьбу отца, наших родных и собственную жизнь. Я вырос максималистом, потому как с раннего детства меня приучили: за что бы ни взялся – надо довести начатое до конца и не начинать следующее. Важное дело или неважное, но пока не закончил одно, нельзя браться за другое.
Не могу сказать, что сейчас во мне вдруг пробудилась какая-то дополнительная энергия, связанная с ответственностью за наше дело, за людей, за будущее. Скорее произошло сосредоточение той энергии, что есть во мне и которую я не имею права распылять попусту. Теперь у меня нет права на ошибки… Просто больше некому поправлять, подсказывать, доделывать за мною. Поэтому я должен все свои силы и энергию точно распределить буквально по минутам, по часам, по конкретным делам.
А еще накладывается то, что отец сам выполнял большой пласт работы и сильно переживал за российское дзюдо. Сегодня его стезя стала моей и его боль стала моей. Многое из того, что происходит в российском дзюдо, мне кажется неправильным. Это еще мягко сказано. Стирается память о прошлом. Забывается вся история нашей борьбы за сорок лет существования отечественного дзюдо! Сколько у нас великих имен, легендарных борцов, тренеров, судей, руководителей, организаторов дзюдо! Кто сегодня чтит память ушедших, заботится о ветеранах? Единицы.
В какое-то лихое одночасье у нас буквально стерлась историческая память. С помощью пресловутого пиара современному поколению спортсменов навязываются новые материальные, корыстные смыслы. Я это воспринимаю крайне болезненно. Но, как сын Анатолия Рахлина, я не имею права вспылить и высказать всё, что думаю о тех или иных влиятельных функционерах от спорта. Вспылить – легко и просто, но для меня непростительно. Так ничего не достигнешь.
У нас есть свои ценности, свой опыт, свое понимание пути. Доказать, что ты лучше, можно двумя способами. Первый: обличить неприятеля, смешать его с грязью, а самому на таком фоне выглядеть чище, праведнее. Второй: своими хорошими делами, успехами показать, что ты сильнее, лучше, – и, как говорится, люди к тебе потянутся.
Кстати, желательно не молчать и говорить о достойных делах и проектах. Но, как правило, нормальные, честные люди делают свое дело молча в отличие от записных пустозвонов. И отец так жил, ему было жалко тратить время на презентацию своей работы. Но я думаю, не надо этого стесняться – иначе просто отстанешь. И тогда восторжествуют беспринципные деятели разного калибра, безмерно надувающие щеки от любой мелкой затеи, умело преподнесенной каким-то грандиозным успехом.
***
Перед моими глазами отцовский дневник, сохранивший его записи с начала 1960-х годов, когда он набрал свою первую группу самбистов. В дневнике самые разные события, соревнования, победы и поражения всех его учеников: здесь про Аркадия Ротенберга, а тут про Женю Ефремова… Это значительная часть истории Ленинградской школы борьбы, тут вся тренерская карьера отца, судьбы его учеников.
Иногда ко мне приходят какие-то люди – мол, мы когда-то боролись… Хорошо, давайте посидим вместе, полистаем дневник, где отмечен каждый спортсмен, каждая его победа или поражение. Смотрим первый набор 1964 года: Владимир Путин, мастер спорта, а дальше полный перечень всех его схваток буквально на всех уровнях от разрядников до мастеров.
Следом другие мастера: Валентин Степанов, Николай Кононов, Александр Бородулин, Василий Шестаков, Георгий Куковеров, Владимир Соколов, Петр Тарханов, Станислав Окомин… десятки, сотни имен! Отец упомянул каждого, кто прошел через его руки от первого набора и до 2002 года, когда он ушел в сборную страны. Вот последняя запись, сделанная на сборах в 2003 году. Это – первоисточник! И тут уже никто никого не обманет.
Я не чиновник, не предприниматель, я – тренер, сын своего отца и свободный человек. Поэтому могу заниматься серьезным делом и совершенно спокойно общаться с самыми разными людьми. Недавно мы снимали документальный фильм об отце, для которого записали два интервью с братьями Ротенбергами. Младший – Борис Романович – человек открытый, он эмоционально и искренне делился своими воспоминаниями. Старший – Аркадий Романович – человек сдержанный и однозначный в суждениях. Признаться, я не ожидал услышать от него некоторых откровений. Заметно, что сейчас, в силу своего опыта и ответственности, они на многие вещи смотрят по-другому.
Кстати, отец в последние годы нередко писал, вспоминал молодые годы, но не только… В его записях много такого, что мне надо переосмыслить, извлечь уроки, чтобы не повторять его ошибок. И мне самому хотелось бы сосредоточиться и написать большую, правдивую книгу об отце, о том времени, о его соратниках и учениках, о Ленинградской школе борьбы.
Честная книга – пусть даже о судьбе одного человека, о его современниках и о каких-то знаковых событиях – может быть реальным вкладом в отечественную историю и культуру. Конечно, уровень и значимость подобного издания зависят от масштаба личностей, места действия, эпохи. А ведь текст есть залог вечности. Действия правителей и воителей определяют жизнь и смерть людей, а текст их увековечивает.
Мы сняли документальный фильм об отце и людях, которые его окружали на протяжении жизни, но я не хочу сейчас создавать какой-то культ того поколения. Моя задача – реконструировать историческое время от Ленинградской блокады до наших дней. Удивительно, но никто из наших близких родственников не погиб в блокаду. Надеюсь, родной брат отца – мой дядя – поможет объяснить этот феномен. Тем более что он очень искренний человек.
Во время блокады братьев разделили, отдали в разные семьи, чтобы можно было выжить, и поэтому у них совсем разное воспитание и понимание жизни. У моего дяди техническое образование, он участвовал в разных крупных проектах, строил Байконур… У него иной, чем у отца, взгляд на всё пережитое. Тем драматичнее может получиться повествование.
Хронология отцовской жизни в принципе отражает этапы нашей послевоенной истории. Первый: блокада, служба в армии. Второй: тренер по самбо, переход в дзюдо, создание своей школы. Третий: кризис тренерской карьеры после Олимпиады-1980 и «лихие девяностые». Наконец, работа в сборной страны в 2000-е годы... Время не остановить, отцовское поколение уходит, надо успеть наговориться с людьми...
Вот такой памятник я хотел бы поставить своему отцу – Анатолию Семеновичу Рахлину.
***
В мае 2013 года отцу исполнилось 75 лет. Мы – человек тридцать, самые близкие – собрались в нижнем зале. В кругу очень важных персон я не осмелился взять слово, а просто смотрел на них и думал… Каждый из приглашенных был связан с отцом несколькими десятилетиями жизни. И каждый относился к нему по-своему, по-разному: кому-то он был очень дорог, кто-то его боялся, кто-то хранил обиду… Все по очереди выступали, что-то вспоминали, пытались как-то сформулировать свое сложное отношение к юбиляру.
И когда они говорили, я ловил себя на том, что в каждом из них видел частичку отца. Вы, мол, Анатолий Семенович, очень жестко, строго нас воспитывали! А он им в ответ: посмотрите на себя, вы сейчас живете за счет той закалки, вам легче справиться с реалиями жизни после ухода из спорта. Кто-то из вас успешно реализовался в бизнесе, кто-то в политике или на государственной службе – и все остались лидерами…
Отец был жестким, беспощадным, прежде всего к самому себе. И, конечно, больше всего «досталось» именно первому набору секции самбо. Тогда отец только вернулся после четырехлетней службы в морфлоте, своей семьи у него еще не было, а были только ученики. Первые ученики – это особая стать. Среди них Владимир Путин, который в отличие от других очень кратко сформулировал свое отношение к Анатолию Рахлину в фильме, посвященном его памяти: «Я просто его любил…» бк